ОДА О КОРОЛЕВЕ АРОМАТОВ
(юмористическое эссе)
«На Камчатке цветы без запаха, тысяча километров – не расстояние, сто рублей – не деньги», — гласит шутливая местная поговорка, в которой есть и доля истины, и глубокая ирония.
Ближе всего к истине находится средняя часть поговорки. Действительно, у жителей Камчатки несколько иное понятие о расстояниях, чем, скажем, у жителей центральной части страны. Если отсчитывать, как принято, от Москвы, то дальше Камчатки почти никто не живет, значит, все остальные живут рядом с Москвой. А от столицы до Ленинграда вообще можно пешком дойти, тем более, что на пути нет никаких серьезных преград — ни вулканов, ни ледников, ни коварных расщелин. Через реки проложены мосты, — иди, и никаких проблем!
Созданию камчатских понятий о расстояниях посодействовал Аэрофлот, подарив беспосадочный девятичасовой полет до Москвы на таких лайнерах, которые умудряются за каждый час преодолевать целый часовой пояс, благодаря чему пассажиры вылетают из Петропавловска и прилетают в Москву в одно и то же время. В этом диковинном рейсе можно девять раз встретить Новый год. Можно отпраздновать день рождения по местному времени, а потом автоматически продолжить торжество по московскому. Такое вольное обращение с часовыми поясами и с десятью тысячами километров вырабатывает пренебрежительное отношение к тысяче, подтверждая: да, тысяча километров – не расстояние.
Но поверить безоговорочно тому, что сто рублей – не деньги, может только совершенно свежий для Камчатки человек, соблазненный действующим здесь таинственным коэффициентом к зарплате, да еще с надбавками, возрастающими в арифметической прогрессии, а они-то, мол, любого делают в недалеком будущем если не миллиардером, то миллионером наверняка.
Однако, к разочарованию клюнувших на коэффициент с надбавками, ощутимого разбухания кармана при нормальной, не злостно скопидомной, жизни, почему-то не происходит. Оказывается, что бок о бок с коэффициентом, расширяющим зарплату, уживаются многочисленные сужающие коэффициенты: погодные, торговые, северные, дорожные, почтовые и всякие побочные. В их числе — некоторая удаленность камчатского стола от мест произрастания фруктов и овощей, доставка товаров на многочисленных перекладных, необходимость приобретения всей семье в короткий срок нескольких северных вари антов одежды, масштабы дорожных расходов при поездках, и даже услуги почтовой связи АВИА, из-за которых пересылка обычной посылки приближается к стоимости серебряного посылочного ящика.
Под воздействием всех сужающих коэффициентов сосущий душу червячок накопительства значительное время питается впроголодь. В этот, нередко затяжной, период утешает другое изречение: «Первые три года человек Камчатку кормит, а потом начинает она его». Но многие разочарованные уезжают, так и не дождавшись ответной благодарности.
Истинность того, что «сто рублей – не деньги», проявляется только в начале первого отпуска, если таковой берется за три года. Приятная тяжесть существенной суммы отпускных магически влияет на рассудок, заставляя забыть, что прожить на эти средства надо почти полгода, и то, что первая зарплата будет лишь через месяц после возвращения, и даже то, что предстоит обратная дорога. Широкая камчатская натура разворачивается во всю мощь, ликуя: «Эх, сто рублей – не деньги!», и следует железной логике: «Если мы не имеем возможности воспользоваться всеми этими материковскими благами у себя постоянно, то надо напользоваться впрок так, чтобы еще долго вспоминалось и не хотелось!»
Но весь этот размах торжествует в первой трети отпуска, гаснет на переломной половине, после чего отпускные ведут себя совсем безобразно — они начинают таять… Процесс этот, как выясняется, невозможно остановить, что приводит к умоляющей телеграмме на имя директора родного предприятия (конечно, при уверенности в высокой оценке своих деловых качеств): «Убедительно прошу выслать аванс сто рублей не хватает обратный проезд сижу Хабаровске рублем заранее благодарен Морозов». Ну, скажите, какой опытный руководитель будет равнодушно рассеивать собственные кадры в безысходном положении по вокзалам и дорогам страны?
И сто рублей опять и надолго становятся деньгами, спрятав коварный подвох поговорки для очередного новичка.
На значительном расстоянии от истины находится и вывод об отсутствии запаха у камчатских цветов. Скорее всего, это наблюдение человека с хроническим насморком. Бесспорно, нельзя сравнивать густой аромат крымской розы с еле уловимым нежным запахом дерзкой камчатской розы, цветущей на подоконнике или в теплице. Но целая тысяча крымских роз не может зимой сравниться по ценности с одной камчатской, которую бережно, почти у самого сердца, несут сквозь снег и ветер хорошему человеку.
А у лесных таежных цветов есть такие запахи, что даже один цветок надо выносить на ночь из комнаты, чтобы он не доказал всей семье ложность скоропалительных обобщений.
Но, если ароматы камчатских цветов, существующие вопреки поговорке, могут быть различимы не всеми, а, в основном, знатоками, то один совершенно оригинальный запах известен всем, кто прожил на Камчатке хотя бы один год. Этот запах откладывается в памяти и в коллекции запахов на всю жизнь. Он неповторим. Ощутив однажды, его безошибочно определяют и через несколько лет. Он пронизывает человека насквозь и источается самим дыханием в окружающее пространство на приличное расстояние. Он проявляется в лесных районах раньше подснежников и быстро завоевывает другие, нелесные районы. Он развозится самолетами, вертолетами, катерами, машинами, в мешках и полтинниковых пучках. Устоять от соблазна вкусить его не под силу обезвитаминенному организму после долгой белой зимы. И, наконец, самое главное, запах этот — первый сигнал прихода настоящей весны.
Если в это время впервые попасть на Камчатку, то невольно вспоминается описание английским писателем Джеромом приключений с «ароматным» сыром, который после долгих мучений удалось похоронить на берегу реки, но аромат на этом месте достанется еще нескольким поколениям. И все же, не верится, что запах английского сыра победил бы в честном состязании запах камчатской черемши — дикого чеснока. Правда, сама черемша почти не пахнет, она производит запах внутри употребившего ее человека, причем, со временем запах набирает крепость, как выдержанный коньяк, превращаясь из легкого чесночного аромата в нечто невообразимое на следующий день. Первое ощущение от этого знакомства – желание умчаться в противоположную сторону от источника его распространения: выйти из автобуса, выпрыгнуть из самолета, нырнуть в подводное царство. Но аромат вездесущ. Пахнет в магазинах и в транспорте, пахнут школы и ученики, благоухают рабочие коллективы и даже их руководители, пахнут кабинеты после планерок и заседаний.
Черемша создает и удобство, особо ценимое весной, во время распутицы, когда закрыты аэродромы, дороги, ничего никуда не летает и ничего нельзя привезти. Выбираясь после т рудового дня в приятной или полезной компании на природу, на первые обесснеженные бугорки земли, можно захватить с собой только соответствующие настроению напитки и соль. Черемша – великолепная закуска, всегда под рукой. А в сочетании с алкоголем запах черемши достигает кульминации, торжествуя всей благоуханной мощью над поверженными запахами любых сигарет и всевозможных одеколонов сомнительного происхождения.
В первый год жизни на Камчатке не все рискуют стать источником черемшиного благоухания. С запахом пытаются бороться всеми доступными методами, пытаясь при этом сохранить витамины. Черемшу варят, замачивают в сметане, обдают кипятком, солят. После варки долго уничтожают аромат в помещении и даже в кастрюле. Но на следующий год на запах почти не обращают внимания, к нему привыкают, и с нетерпением ждут появления первых зеленых черемшиных стрел на проталинах.
А если еще через год, уловив знакомый запах, захочется в бурном восторге засунуть голову в бочку с соленой черемшой и надышаться вволю, то, значит, черемшиная акклиматизация прошла успешно. Черемшу признали, полюбили, и торжествующая королева ароматов и витаминов обрела новых постоянных поклонников.
Галина ТКАЧЕНКО